— Да ты меня как малого ребенка уговаривала. Я как в кресло села, сразу твой наказ вспомнила, Чтобы я все время повторяла: «Бог терпел и нам велел». Врач за щипцы, а я про себя: «Бог терпел и нам велел. Помоги, Господи!» И ни капельки не больно было. Ты все, ты… 
— Не я — Бог! Ты же у Него помощи просила! И всегда проси, не только насчет зубов. 
— Побегу я, Федоровна! 
— Ступай с Богом! Ангела тебе в дорогу! Пусть поможет тебе Господь в трудах твоих, и чтобы каша не подгорела, и чтобы дети ее всю подъели, носики свои капризные не воротили. Иди, иди … 

Только проводила, вышла Оксана. Справненькая, чистенькая, подтянутая. Стюардесса. Вот и сейчас с большой дорожной сумкой. Смотрит на часы. 

— Доброе утро, Мария Федоровна! Костик не подъезжал? 

Костик — Оксанин поклонник. С машиной. 

— Не видать … 
— Ведь договаривались! Всегда он так, — Оксана принялась нервно 
щелкать кнопками мобильника. Губы сжаты. Глаза зло сощурены. — Ты где? Как не сможешь?! А предупредить мог? Не надо мне ничего объяснять. Не надо! Можешь считать, что наш разговор последний. 

На Оксане не было лица. 

— Теперь опоздаю из-за этого... козла. 

Костик подводил Оксану часто. Мария Федоровна насмотрелась. Но если он приезжал раньше, то звонил и тоже, как Оксана, ругался. 

— Сколько я буду ждать! У меня что, других дел нет, кроме как под твоим окном маячить? 

Странные отношения. Все на попреках, на выяснениях — кто кому больше должен. И как прилипли друг к другу. Ну и разбежались бы. Не разбегаются. 

Мария Федоровна не на шутку испугалась. Оксана — сплошная злость, а ей сейчас … в небо. А не дай Бог, что случится? И она в такой вот злобе и на Божий суд! Да и так, разве можно в ропоте — то? Сколько пассажиров и каждому улыбнуться надо, угодить. А она — комок нервов, вот беда — то. Надо что — то делать… 

— Оксаночка, деточка, успеешь. Вы молодые, в Бога не верите, а ведь если нам с тобой сейчас помолиться, помощь — то сама подоспеет. Только молиться надо с мирным сердцем, а ты вот — вот закипишь. 
— Да он мне, Мария Федоровна, все нервы истрепал. 
— А ты все равно с ним поласковей. Так бывает — встретились двое, а толку нет . Чужие и все тут. Ну и зачем друг друга мучить? 
— Опаздываю… 
— Будешь молиться? 
— Давайте попробуем, — Оксана иронично улыбнулась. 
— А злоба при тебе? 
— Да нет уже, вы все правильно сказали. 
— Повторяй! Господи, помоги мне не опоздать на самолет и прости меня, что злюсь на хорошего человека… 
— Марья Федоровна! Нашли хорошего. 
— Не рассуждай! Опоздаешь! 
— Господи, помоги мне …- Оксана, будто делая одолжение, повторяла. А при словах — злюсь на хорошего человека» рассмеялась. 
— Что еще за смешки? — прикрикнула Мария Федоровна, — Давай сначала! 

Едва успела Оксана закончить, из дома напротив вышел седой полный мужчина и направился вразвалочку к машине, которая стояла совсем недалеко от рабочего места Марии Федоровны. Она аж засветилась от счастья. Мужчина всегда здоровался с ней, а она всегда его благословляла: «Ангела в дорогу! Поезжайте с Богом!». 

Вот и сейчас. Мужчина одной рукой шарил по карману, искал ключи, другой махнул Марии Федоровне. 

— Милок! — взмолилась она. — Помоги, человек в аэропорт опаздывает. 

Мужчина замялся. 

— Господь тебе утешение пошлет за доброе дело! 

Мужчина размяк. 

— Да можно, в принципе, и подбросить… 

Оксана, сама любовь, смотрела на Марию Федоровну с восхищением: 

— Ну вы даете… 
— Ты ерунду — то не пори. Тебе помощь послал Господь. Потому что — помолилась! И запомни, там (она ткнула пальцев вверх) плохое настроение попридержи. Люди не виноваты, что ты в себе разобраться не можешь. 

Это она нарочно так строго. Пусть подумает, полезно. И тут же громко, торжественно, радостно: 

— Ангела вам в дорогу! Поезжайте с Богом! Да благословит Господь труды ваши и на земле, и в воздухе. Успеешь, Оксаночка, не волнуйся. 

Уехали. И тут же Мария Федоровна едва успела перекрестить их вслед, хлопнула дверь и из подъезда вышла высокая худая женщина. В руках — яркий целлофановый пакет. 

— Ну, заговорщица, здравствуй, — опередила она с приветствием Марию Федоровну, — признавайся, твоих рук дело? 

— Какое еще дело, Оля? — Мария Федоровна попробовала изобразить удивление. Получилось плохо. Проболтался Васька. А ведь обещал: «Я, баб Маш, кремень, не бойся». 

Васька курил. Втихаря от матери. Первое, что он делал, выходя из подъезда, жадно затягивался. Хорошо знала Мария Федоровна, что увещевать его бесполезно. И она пошла другим путем. 

— Вась, мама у тебя не заболела ли? Что — то она последнее время мне не нравится, бледная… 
— Ругаться меньше надо, совсем замучила. 
— Все ругаются. У тебя дети будут, тоже станешь ругаться. 

Васька стоял перед Марией Федоровной с сигаретой. И ждал. 

Сейчас начнет… А та, ну сама невинность: 

— И чем она тебя кормит, не пойму, растешь как на дрожжах. Тебе сколько сейчас? 
— Пятнадцать. — буркнул Васька, но сигарету затушил. Сейчас начнет… 
— Пятнадцать?! А я думала — к двадцати подбираешься. Уж больно самостоятельный. 

Ну, сейчас точно начнет. А она: 

— Иди с Богом! Хорошего тебе дня! Пусть будет твой день сегодня не зря прожит! 

На следующее утро Васька к Марии Федоровне с обидой: 

— Баб Маш, это вы сказали маме, что я курю? 
— А ты разве куришь?- всплеснула руками. 
— А то не видели, — буркнул Васька. 
— Видела. Думала, так, попробовать решил, охоту сбить. Ты ведь самостоятельный, на детские забавы время не тратишь. Но маме я ничего не говорила. Она и без меня знает. Вижу, как мучается. С лица спала. Одной сына поднимать легко ли. 
— Баб Маш, — Васька преданно посмотрел в глаза Марии Федоровне, — ну что она меня все учит? Вот вы говорите — самостоятельный, а она — самый никудышный. 
— Надо что-то делать. — серьезно и задумчиво произнесла она. 
— Что?- напрягся Васька. 
— Что-нибудь такое, чтобы она убедилась: и правда самостоятельный. Так… Когда у нее день рождения? 
— Через два месяца… Сорок стукнет. 
— Подарок придумал? 
— Откуда у меня деньги? 
— Пока не про деньги речь. Скажи, о чем мама мечтает? 
— О мясорубке электрической. Но она знаете сколько… 
— Решено. Покупаем мясорубку. 
— Баб Маш, вы что? На какие шиши? 
— Слушай меня, самостоятельный, внимательно. Давай так. Ты каждый день будешь мне выплачивать стоимость пачки сигарет. Ведь мама тебе деньги на обеды дает? Сколько не хватит — добавлю. И купим мы с тобой самую, как вы говорите, крутую мясорубку. 
— Обалдеет… 
— Ну и как она после этого скажет, что ты никудышный? 

Все прошло блестяще. Васька потел, но копил. Мария Федоровна добавила из «похоронных». Мясорубка до юбилея хранилась у нее. А вчера важный, самостоятельный Василий, строгий и неулыбчивый, унес коробку с мясорубкой — вручать. И — проболтался, самостоятельный… 

А Ольга сияет. Давно такой не была. Даже голос помолодел. Прямо колокольчик. 

— Уж как и благодарить не знаю, тетя Маша. Я вам тут конфеток, к чаю. 

Отказывалась, руками махала, но пришлось взять. В пакете, кроме коробки конфет, оказалась еще баночка кофе, пачка чая, зефир, два лимона. 

Ольге очень хотелось поговорить с Марией Федоровной по душам, но торопилась на работу. 

— Приходите к нам вечерком. Я котлет на новой мясорубке накручу, посидим … 
— Ой, некогда. Оль, видишь, как белка в колесе кручусь. 
— Сердце у вас, тетя Маша, большое. Кажется, ничего у вас внутри нет кроме сердца. Во всю грудь — одно сердце. 
— Печень еще есть, — буркнула шутливо. — и поджелудочная. Заболит — мало не покажется. 

Она очень смущалась, когда ее хвалили. Вот уже несколько лет, как обезножела, она добиралась сюда каждое утро, хоть часы по ней проверяй, в семь утра, садилась в своем закутке на колченогий стул, на газетку и — наступал у нее очередной рабочий день. Она желала людям добра, благословляла, крестила вслед. И очень радовалась. Ее работа была для нее утешением. Ведь мало кого благословляли в дорогу перед учебой, работой, перед долгой отлучкой из дома. И она делала это вместо замотанных жизнью матерей, вместо ни во что не верящих отцов, вместо уставших от болезней и безденежья стариков. Не в пику им, упаси Боже, а вместо них, просто потому, что хорошо понимала цену такого благословения. Нельзя без него — из дома. Нельзя без него — в жизнь. 
Наталья Сухинина