Его родители вскоре разошлись, а в 1921 году Лев узнал о том, что Николая Гумилева расстреляли по обвинению в контрреволюционном заговоре. В том же году его навестила мать, а потом пропала на целых 4 года. «Я понял, что никому не нужен», – писал Лев в отчаянии. Он не мог простить матери того, что остался один. К тому же тетка (сводная сестра отца) сформировала у него представление об идеальном отце и «дурной матери», бросившей сироту.

Многие знакомые Ахматовой уверяли, что в быту поэтесса была совершенно беспомощна и не могла позаботиться даже о самой себе. Ее стихи не печатали, она жила в стесненных условиях и считала, что с бабушкой сыну будет лучше. Но когда встал вопрос о поступлении Льва в университет, она забрала его в Ленинград. На тот момент она вышла замуж за Николая Пунина, но хозяйкой в его квартире не была – они жили в коммуналке, вместе с его бывшей женой и дочерью. А Лев и вовсе был там на птичьих правах - спал на сундуке в неотапливаемом коридоре...

В этой семье Лев чувствовал себя чужим. К тому же мать не считала деятельность сына на ниве истории чем-то серьезным, и это обижало Льва, пожалуй, сильнее всего.

В университет Гумилева не приняли из-за дворянского происхождения, и ему пришлось освоить множество профессий: он работал чернорабочим в трамвайном управлении, рабочим в геологических экспедициях, библиотекарем, археологом, музейным работником... В 1934 году ему наконец удалось стать студентом исторического факультета ЛГУ, но уже через год его арестовали. О причинах ареста писали много, но все авторы сходятся на том, что Гумилёв, как и многие другие, просто попал под волну репрессий против ленинградской интеллигенции, последовавшей после убийства Сергея Кирова.

К освобождению сына Анна Ахматова приложила все усилия. «Я прошу Вас, Иосиф Виссарионович, вернуть мне сына, уверенная, что об этом никогда никто не пожалеет», - писала она в письме Сталину. И Льва отпустили «за отсутствием состава преступления». А вот из университета его отчислили.

Через некоторое время его восстановили, но вскоре последовал второй арест. В 1938 году Гумилев был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности и пропаганде. Хот сам Гумилев свой арест связывал с лекцией профессора Пумпянского о русской поэзии начала века, на которой преподаватель позволил себе потешаться над стихотворениями и личностью отца Льва, Николая Гумилева. А тот, конечно, отца защищал.

Под пытками Гумилёв признался в антисоветских разговорах, «террористических настроениях», и даже в «подготовке покушения на товарища Жданова». И наказание было немалым: ему дали 5 лет лагерей с отбыванием в Норильске.

Поначалу Льва Гумилёва отправили работать на лесоповал. Здесь за три недели он дошёл до крайней степени истощения. «Я окончательно „дошёл“. Худой, заросший щетиной, давно не мывшийся, я едва таскал ноги из барака в лес. Валить лес в ледяном, по пояс занесённом снегом лесу, в рваной обуви, без тёплой одежды, подкрепляя силы баландой и скудной пайкой хлеба, — даже привычные к тяжёлому физическому труду деревенские мужики таяли на этой работе как свечи… В один из морозных январских дней, когда я подрубал уже подпиленную ель, у меня выпал из ослабевших рук топор. Как на грех, накануне я его наточил. Топор легко раскроил кирзовый сапог и разрубил ногу почти до самой кости», - писал он. Жизнь Гумилёву спасла тогда пришедшая от Ахматовой посылка. А вот ее письма Сталину больше не имели никакого успеха.

По окончании срока в 1944 году Лев Гумилев ушел на фронт и всю оставшуюся войну прошел рядовым. Он участвовал при прорыве обороны немцев восточнее города Штаргард, при взятии Альтдамма и в Берлинской операции. В 1945-м вернулся в Ленинград, снова восстановился в Университете, поступил в аспирантуру и уже спустя 3 года защитил кандидатскую диссертацию по истории. Но в 1949-м 37-летнего Гумилева снова арестовали. Обвинения были заимствованы из следственного дела 1935 года - в итоге Льва Николаевича приговорили к 10 годам лагерей «за принадлежность к антисоветской группе, террористические намерения и антисоветскую агитацию». Позже Гумилёв рассказывал, что прокурор, участвовавший в работе Особого совещания, так объяснил ему смысл приговора: «Вы опасны, потому что вы грамотны». Хотя после освобождения Гумилев так говорил Льву Ардову: до войны я сидел «за папу», а после войны — «за маму»; в интервью 1980-х годов эта версия встречалась довольно часто.

Новый срок Лев Гумилёв отбывал в Казахстане, на Алтае и в Сибири. Эти годы тяжело дались учёному: по воспоминаниям Л. Вознесенского, отбывавшего срок в том же лагере, Гумилёв сильно постарел и поседел, это подтверждается и лагерными фотографиями. Никогда ранее не жаловавшийся, в письмах матери и друзьям Гумилев сообщал, что не надеется дожить до конца срока: «Здоровье моё ухудшается очень медленно, и, видимо, лето я смогу просуществовать, хотя, кажется, незачем. <…> Я примирился с судьбой и надеюсь, что долго не протяну, так как норму на земляных работах я выполнить не в силах и воли к жизни у меня нет». Но он выжил.

После ХХ съезда КПСС по ГУЛАГу заработали комиссии по пересмотру дел политических заключённых. В мае 1956 года Гумилёв был признан невиновным по всем статьям и отпущен на свободу, проведя в тюрьмах и лагерях в целом около 14 лет.

В мае 1956-го Анна Ахматова жила в Москве у Ардовых. Здесь сын и встретился с матерью. По воспоминаниям свидетелей, нормальной встречи не получилось: из лагеря Лев Николаевич прибыл «до такой степени ощетинившийся» против матери, «что нельзя было вообразить, как они будут жить вместе». Сам Гумилёв много лет спустя в «Автобиографии» трактовал события так: «… я застал женщину старую и почти мне незнакомую. Она встретила меня очень холодно, без всякого участия и сочувствия». «Изменилась она и физиогномически, и психологически, и по отношению ко мне».

Гумилев был настолько обижен на свою мать, что даже писал в одном из писем, что, будь он сыном простой женщины, давно уже стал бы профессором, и что мать его «не понимает, не чувствует, а только томится». Он упрекал ее в том, что она больше не хлопотала о его освобождении, в то время как Ахматова опасалась, что ходатайства от ее имени могут только усугубить его положение. К тому же друзья убеждали ее в том, что ее хлопоты могут навредить и ей, и сыну. Гумилев не учитывал тех обстоятельств, в которых приходилось пребывать его матери, и того, что она не могла ему откровенно написать обо всем, так как ее письма подвергались цензуре.

После его возвращения непонимание между ними только усилилось. Поэтессе казалось, что сын стал чрезмерно раздражительным, резким и обидчивым, а он по-прежнему обвинял мать в равнодушии к нему и его интересам, в пренебрежительном отношении к его научным трудам.
Из Москвы в Ленинград Лев Гумилёв уехал один, хотя не имел там ни жилья, ни работы. Первое время жил у старых знакомых, но потом получил комнату в коммунальной квартире. Все это время отношения сына и матери строились на деловой почве: Лев Николаевич помогал Ахматовой с поэтическими переводами, а она платила ему за это гонорар.

В течение последних 5 лет жизни Ахматовой они почти не виделись, и когда поэтесса заболела, за ней ухаживали чужие люди. Даже когда у Ахматовой произошёл второй инфаркт, ее сын не поверил и категорически отказался встречаться с ней в больнице.

30 сентября 1961 года произошла их окончательная ссора, после которой Ахматова и Гумилёв уже никогда больше не общались. По его словам: «Перед защитой докторской, накануне дня моего рождения в 1961 году, она… выразила своё категорическое нежелание, чтобы я стал доктором исторических наук, и выгнала меня из дома. Это был для меня очень сильный удар, от которого я заболел и оправился с большим трудом». Одной из причин для неприязненных отношений в то время было и завещание Ахматовой, по которому всё своё имущество она завещала... дочери своего третьего мужа, Ирине Пуниной.

В последние годы жизни Ахматова вернулась к поэме «Реквием», работу над которой начала ещё в 1930-е годы. Замысел «Реквиема» напрямую был связан со вторым арестом ее сына, в нем были такие строки:

«Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой.
Кидалась в ноги палачу —
Ты сын и ужас мой.
Всё перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать...»

В 1960-е годы поэма попала в самиздат, и тогда её прочитал Гумилёв. Но ему она не понравилась. Обида на нехватку материнского внимания, на недостаток усилий с её стороны для его освобождения, — по его мнению, всё это умаляло значение поэмы. «Реквием пишут в память об умерших, но я-то остался жив», - сказал тогда он и добавил: - «Для нее было бы даже лучше, если бы я умер в лагере».

На самом деле мать не была столь инертна. В 1949 году на неё было заведено персональное дело, по этой причине она не могла ответить на его просьбы приехать к нему, чтобы не осложнить и его собственное положение. Приезду в 1955 году помешал сердечный приступ. Кроме писем Сталину и Ворошилову она решилась на отчаянный поступок, чтобы спасти жизнь сыну: в 1950 году в журнале «Огонёк» появились её стихи, посвящённые «вождю всех времён и народов». Но Лев Николаевич, по свидетельству многих, долгое время отказывался навестить мать: «Не поеду. Она написала „Реквием“, она меня похоронила…»

Все эти годы Лев Гумилев посвятил научной и трудовой деятельности, защитил докторскую по истории, за ней еще одну - по географии, участвовал в геологических и археологических экспедициях, в 1962 году был приглашён на должность старшего научного сотрудника в Научно-исследовательский географо-экономический институт ЛГУ, в штате которого и работал до самого выхода на пенсию в 1987 году.

В феврале 1966-го Анна Ахматова снова слегла с инфарктом, и когда сын всё же приехал из Ленинграда навестить ее, его в палату не пустили, сославшись на слабое сердце поэтессы. А через несколько дней ее не стало.

«Лучше бы было наоборот. Лучше бы я раньше неё умер», - произнёс Лев Николаевич в день похорон матери.

А вскоре обнаружилось, что из двух экземпляров завещания тот, что хранился в нотариальной конторе, исчез, а второй экземпляр, хранившийся дома, по свидетельству Н. Мандельштам, Ахматова порвала.

В результате произошло следующее: Гумилёв унаследовал деньги матери (в значительной степени пошедшие на похороны и установку памятника), а дочь Николая Пунина заполучила архив Ахматовой, который распродала за значительную по тем временам сумму.

Лев Гумилев пережил мать на 26 лет. В 1968 году он женился на художнице Наталье Симоновской, с которой прожил 24 года — до самой своей кончины. Этот брак окружающие называли «идеальным» — жена посвятила ему всю жизнь, оставив работу и старый круг знакомств. На выбор Гумилёва также повлияло то, что он не хотел иметь детей; тогда ему было 55 лет, а его избраннице - 46.

Но смог ли он простить свою мать за «нечуткость, эгоизм, наплевательское отношение» (из письма Гумилева), неизвестно. Они так и не нашли пути друг к другу, не поняли и не попытались простить. Оба стали жертвами страшного времени и заложниками чудовищной ситуации, в которой Лев Гумилев вынужден был всю жизнь расплачиваться за то, что он – сын своих родителей.