.
Однажды на двадцатой неделе беременности сыном мне после скрининга гинеколог написал в карте: «Высокий риск рождения ребенка с синдромом Дауна. Один к пяти».
Это значит, что существует 20-процентная вероятность, что у моего будущего ребенка будет этот синдром.
Я поняла, что не могу дышать. На планете вдруг закончился воздух. Впереди еще 20 недель беременности, и все они должны пройти в неизвестности, а неизвестность для меня — это безвоздушное пространство, и оно меня убьет.
Я решилась на амнио. Это такая процедура, когда тебе без наркоза толстой иглой прокалывают беременный живот и берут на анализ клетку из пуповины.
Потом ты две недели ждешь результата, пока врачи выращивают эту клетку и считают количество хромосом в ней. И в итоге твердо говорят тебе, что с твоим ребенком, только точно, а не вот эта кофейная гуща «один к пяти».
Но зато через две недели выключат неопределенность и включат воздух.
Я приползла домой, придавленная к полу тяжестью страшной перспективы, и рассказала все мужу.
— Надо понять, что мы будем делать, если да, — сказала я. — Есть вариант медицинского аборта, но я против абортов, поэтому не знаю...
— Никакого да, — муж замотал головой. — Не смей об этом даже думать! У нас родится абсолютно здоровый малыш.
— Что ты как маленький? — разозлилась я. — Давай продумаем все варианты, давай читать информацию, давай решать...
— Я ни минуты не стану думать о плохом, — отрезал муж. — Чтобы оно не сбылось!
— Еще ножкой топни, — огрызнулась я. — Тогда точно не сбудется.
Мы сильно поссорились.
«О плохом» пришлось думать мне.
Я ответственная, как бабушка. Наверное, я тоже буду копить на смерть, когда придет время. Просто пока я толком и на жизнь накопить не могу.
В той ситуации я не прятала голову в песок, а вооружалась информацией.
Я узнала, что, например, в Америке, в штате Юта, скрининг запрещен, потому что кого Бог посылает, того надо безропотно рожать, а не брать на себя бразды Всевышнего, решая, кому можно жить, а кому нет.
Я задумалась. Что это? Религиозная безответственность?
А в более прагматичном Израиле скрининг — вещь обязательная, потому что если женщина, зная о синдроме своего будущего ребенка, все равно решит его рожать, то все финансовые обязательства по его дальнейшей реабилитации и лечению она берет на себя, а не взваливает на государство.
Вот, а это что? Ответственность?
Через две недели сухой механический голос в телефоне сообщил мне: «У вас 46 икс-игрек».
— Что? Кто это? — не поняла я.
— Это из клиники. Результаты анализов. 46 — это нормальное количество хромосом. ХУ — это мальчик. У вас будет здоровый мальчик...
Я глубоко вздохнула и... упала в обморок. Счастье, как оказалось, это тоже сильный стресс.
Очнулась от того, что коллеги бьют меня по щекам и плюются водой. И вообще едет скорая.
— Не надо скорую, это я от счастья грохнулась, — сообщила я коллегам предысторию и стала набирать номер мужа, чтобы сказать ему в трубку: «46 ХУ».
— Я же говорил! — обрадовался муж. — Я не удивлен. Я даже мысли не допускал...
Я положила трубку.
Это что? Безответственность? Инфантильность? Или единственно верная жизненная стратегия?
Я же с ним чуть не развелась, когда однажды, за период этих двух недель ожидания, вернулась домой пораньше и услышала, как он... поет в душе! Мылит бока и поет! Уму непостижимо!
Так вот, бабушка. Бабушка думает о смерти регулярно и откладывает на это мероприятие весомый транш от каждой пенсии. Она делает это много лет — и не умирает, что дает основания полагать, что мысли ни хрена не материальны, а предрассудки — это выдумки безответственных людей.
Бабушка никого не подпускает к этим своим деньгам, и когда племяннику, например, не хватало денег на покупку автомобиля, он брал кредит в банке под адовые проценты, но бабушка ни копейки с книжки не сняла.
Сказала крамольное: «Смерть непредсказуема и может случиться раньше твоей машины».
И это, на минуточку, любимый племянник, забалованный бабулей насмерть.
Но ответственность, выходит, важнее любви.
Однажды у моей мамы сильно подскочило давление. Она лежала на диване с мокрым полотенцем на лбу, в комнате пахло валокордином.
Мы ждали скорую, мама стонала, я тихо скулила в углу от страха.
Мне было лет тринадцать. Может, четырнадцать. Самая прихожая взрослой жизни, но еще ближе к детству.
— Оля, — позвала меня мама. — Если я умру, знай, в зеленой папке в верхнем ящике стола лежат все квитки за квартиру. Все подшито, все оплачено, за май тоже, и за домашний телефон... На каждом квитке — печать, надо очень внимательно проверять...
Я зарыдала в голос.
Я совсем ребенок, напуганный, зашуганный, я не выживу одна в этом мире взрослых людей, зеленых папок и квитков, я не умею варить суп и зарабатывать на жизнь, мама, только не умирай!
— По земле, по даче, документы в отдельной синей папке. Там членские взносы. Они раз в год платятся, в сентябре, председателю садового товарищества, Людке, она в крайнем от дороги доме живет, с коричневой крышей...
— ААААААААА, — кричу я и закрываю ладонями уши. — ААААААААА! Ничего не слышу! Не хочу слышать!
Я размазываю по лицу сопли и слезы, нервно всхлипываю, плач переходит в вой, вой в истерику. Я не хочу запоминать, где лежит зеленая папка и что такое членские взносы, я ребенок, я хочу делать домашнее задание и ходить в школу с портфелем, на котором нарисован Карлсон! ААААААААА.
Но ответственность, пресловутая ответственность, она важнее психики ребенка, важнее его пубертатных страхов и истерик, это самое важное, что нужно сказать перед смертью...
А! Эврика! Вот только что я поняла!
Я знаю, почему мой муж, взрослый брутальный дяденька, категорически не думает о плохом. Это… страх. Элементарный страх.
Просто внутри его сидит маленький мальчик, который закрывает ушки ладошками и кричит: ААААААААА.
Это не мешает мне его любить, но понимать эти вещи мне необходимо.
Чем больше я понимаю о природе внутренних событий, тем менее властны они надо мной.
У мамы часто скакало давление, и та ситуация с оплаченными квитками постоянно повторялась. То есть это не случайность — это... ответственность, которая течет по жилам.
Мы жили очень бедно, но мама всегда учила надевать под джинсы не рваные колготки, и нижнее белье носить комплектом, потому что мало ли что может случиться, не дай Бог загреметь в больницу, а там чтоб не краснеть перед врачами. (Людку вон машина сбила, а она в штопаных-перештопаных колготках, чуть от стыда не умерла, а не от переломов.)
То есть даже в реанимации нужно думать о том, одного ли цвета у вас трусы и лифчик, стоят ли печати на квитках коммунальных платежей и отложены ли деньги у вас на похороны...
Примерьте на себя. Ну сюр же, правда?
Меня всегда поражало, насколько сознательным было прошлое поколение и какими шалопаями на их фоне выглядим мы.
Мы на их фоне — поколение «Тиндера», невыплаченных алиментов, Боба Марли, фотошопа и дауншифтинга.
Нам ничего не надо, кроме оргазмов, а счастье — гамак на пляже и море.
Сейчас на тренингах учат потреблять жизнь: планировать сначала отпуска на весь год, продолжительные, яркие, интересные, а там, уж если между ними что-то останется, так можно и поработать чуток.
Потехе время, а делу — час.
Так жизнь приобретает оттенок отпуска и непроходящего счастья, учат тренера.
И детей теперь советуют учить правильно: формировать у них навык грамотного подбора прислуги, а не мытья полов, надо детей, мол, программировать на успех.
Тогда ребенок вырастет с философией руководителя, а не «свободная касса!».
Нас, поколение, которое несет протестную безответственность как знамя, учат, как вырастить поколение сплошных чемпионов.
Ну молодцы же!
Как-то читала интервью с вечно проигрывающим боксером. Такой боксер-неудачник, как ни выйдет на ринг — все нокаут.
Так вот журналист его спрашивает: «Обидно вам, наверное?»
А он отвечает: «Нормально. Совсем не обидно. Понимаете, я смотрю на эту ситуацию иначе. Ведь, чтобы кто-то победил, кто-то обязательно должен проиграть, понимаете? То есть фактически это я регулярно делаю чемпионов».
То есть хоть кого-то надо научить проигрывать, чтобы новое поколение не стало поколением сплошных чемпионов, но все они чемпионы из-за неявки соперника.
Кого-то надо готовить к реальной жизни, в которой иногда надо помыть полы, а потом уже бежать чекиниться в модном клубе и фотографировать красивую еду в ресторане.
Человек, который относится к жизни ответственно, не значит неудачник. Не значит проиграл. Не значит слабак.
Просто он не хочет постоянно отдыхать. Отдыхать надо, когда устал. Он хочет научиться грамотно и продуктивно, счастливо уставать.
Он хочет созидать и создавать. Творить, придумывать, реализовывать, работать.
Планировать и создавать жизнь, от которой не захочется постоянно отдыхать, потому что в ней не будет ненавистной работы, а будет наполненная смысловой нагрузкой деятельность.
Когда у нас так исказились прицелы? Когда все встало с ног на голову?
Когда нам так осточертела ответственность? В какой момент?
Может, именно тогда, когда мы хоронили своих ответственных родителей за их счет?
Потому что они настолько не верят в нас, что не доверяют нам даже проводы в последний путь?
Именно тогда мы увидели, что ответственность — это неподъемная плита, когда ты взваливаешь на себя больше, чем тебе подконтрольно?
Или о чем был тот урок? О любви? Что любовь — это когда ни одного дня нельзя обременять собой того, кого любишь?
Ох, как же сложно все в этой жизни. Как же хочется все понять и во всем разобраться. Чтобы эти события вокруг перестали дирижировать нами, а чтобы мы, мы сами были дирижерами своей жизни.
Успешной, яркой, полной ответственных и безответственных поступков. Мы же живые, мы же оставляем за собой право на ошибки.
А прямо за нами, глядя на нас, будет взрослеть новое поколение — поколение свободных людей.
Свободных в выборе, как жить.
Как жить за свой счет. И как умирать.
©Ольга Савельева
